Сон № 9 - Дэвид Митчелл
11 ноября 1944 г.
Установилась хорошая погода. Ртуть в термометре поднимается по мере того, как теплеет море. Если отсоединить кайтэн от корпуса подлодки, то снова их не установишь, поэтому у нас нет возможности совершать проверочные пуски. Но мы все равно забираемся в кайтэны, проверяем двигатель и другие системы, чтобы поддерживать их в рабочем состоянии. Больше всего мне нравится смотреть в перископ кайтэн на летящее мимо море, особенно когда «I-333» идет под водой. Мы продвигаемся к югу; я замечаю, как меняется фауна подводного царства. Например, сегодня я видел ламантина. Он проплыл мимо, как корова. Мы прошли сквозь стаю пестрых тропических рыб цвета ноготков, снега и сирени. После обеда появилась пара улыбчивых дельфинов. Они плыли рядом с нами, словно бы добродушно посмеиваясь над странной рыбой. Хоть бы судьба так же улыбнулась нашей миссии. Гото придумал загадку-шутку: «Если китайский бандит, американский империалист и английский генерал вместе спрыгнут с крыши, кто разобьется первым?» Никто не смог отгадать ответ, поэтому Гото дал его сам: «А какая разница?»
12 ноября 1944 г.
Собирается гроза, но дождя еще нет. Капитан Ёкота не стесняется в выражениях, критикуя наше правительство, и это еще мягко сказано. Если бы такое заявил кто-то из гражданских, его наверняка арестовала бы секретная служба. Сегодня за ужином капитан открыл бутылку рома. Я знал об этом напитке только по детским книжкам про пиратов. Он определенно развязывает язык. Абэ пил меньше всех, он всегда мало пьет, а капитан Ёкота пил стакан за стаканом, будто холодный чай в жару. Сначала капитан Ёкота набросился на Адмиралтейство за то, что поражение в битве за Мидуэй[172] не просто скрыли, но и запретили о нем упоминать, вместо того чтобы извлечь из него урок. «Единственная стратегия, которую признает наше флотское командование, – если верить капитану Ёкоте, – это навязать противнику „решительные военные действия“, как в сражении при Цусиме с русскими. Но в этой войне такого не будет. Американцы не настолько глупы». Премьер-министра Тодзё[173] он обозвал «тупым солдафоном первой величины» из-за того, что тот приказал оккупировать необитаемые Алеутские острова[174] у побережья Аляски: «Зачем? Чтобы освобождать чаек от тирании англосаксов?» Принц Хигасикуни[175] «так глуп, что не сообразил бы, как вылить мочу из сапога, если бы инструкция была написана на подошве». Гото рассмеялся, Кусакабэ улыбнулся, а Абэ слегка покраснел. Я не знал, как реагировать. Капитан Ёкота убежден, что нефтяные месторождения Ост-Индии[176] остались бы территорией Японии, если бы военные действовали сообща, а не грызлись друг с другом и всерьез развивали бы радарные технологии. Сейчас нам приходится выпрашивать радарные установки у немцев. Он обвиняет императорскую армию в том, что она, не сообщая Верховному главнокомандованию, использует подводные лодки как «тачки» для переброски войск, оказавшихся в безвыходном положении на Рабауле и других островах, захваченных американцами. Больше всего меня беспокоит твердое убеждение капитана в том, что наши секретные коды давно расшифрованы. Абэ неосмотрительно поторопился заметить, что эти коды разработаны криптологом из Токийского императорского университета и недоступны пониманию западного разума. Капитан Ёкота возразил, что ни один криптолог из Токийского императорского университета не нарывался в открытом море на засаду эсминцев, которым были точно известны координаты его судна.
– Но что, если… – распутываю петли телефонного шнура. – Если ты права и смысл – это просто то, что «делает» разум, то почему у разных людей разный смысл жизни? Почему у некоторых его нет совсем? Или они о нем забыли?
– Опыт, влияние окружения, болезни, разводы. А что это там за шум?
– Суга храпит.
– А кошки способны так громко храпеть?
– Суга – это человек. В каком-то смысле.
– О! А Суга – это «он» или «она»?
Я тщетно пытаюсь уловить в ее голосе нотки ревности.
– «Он». Приятель. Выпил лишнего и не дошел до дома. Я разрешил ему лечь на полу, но он занял мой футон. Так что ты говорила?
– Уже не помню… А, вот, вспомнила. Хочешь, я скажу тебе что-то личное, о себе?
Я сажусь:
– Конечно хочу.
– У меня диабет первого типа. Вот уже тринадцать лет я каждый вечер колю себе в руку инсулин. Соблюдаю специальную диету. Если этого не делать, резко снизится сахар в крови. От острой гипогликемии я могу умереть. Смысл моей жизни в том, чтобы держать равновесие между смертью и сахаром. У тех, в чьи гены не встроена бомба с часовым механизмом, вряд ли будет такой же смысл жизни. Может быть, самое главное отличие между людьми в том, как они представляют себе, зачем живут.
Суга стонет во сне. Тлеет огонек моей сигареты.
– Ммм.
– Что с тобой сегодня, Миякэ?
Гашу сигарету в пепельнице из пивной банки.
– Для меня смыслом жизни всегда была встреча с отцом. А теперь, когда я вот-вот… в общем, что мне делать после встречи с ним?
– Почему тебя это сейчас волнует?
– Не знаю. Меня многое волнует, но я не могу себя остановить.
– Эйдзи Миякэ, я хочу с тобой переспать.